Творческая встреча Алексея Иванова прошла сразу же после вручения ему сертификата Платоновской премии в зале кинотеатра «Спартак». Мы об этом уже писали - здесь
И выполняя обещание, спешим поведать вам в подробностях, о чем успел рассказать и на какие вопросы ответить один из самых читаемых писателей современной России.
Вопрос от ведущего мероприятия, актера Камерного театра Камиля Тукаева:
Как актера театра и кино, меня, конечно, интересует вопрос, насколько вы удовлетворены воплощением вашего текста «Географ глобус пропил» на экране?
Предложение экранизировать «Географа» мне поступило уже очень давно, года через два после того как роман вышел в свет, где-то в районе 2005 года. Эти права гуляли от одной студии к другой, пока их не приобрел Валерий Тодоровский.
Когда я узнал что, будут делать фильм, я очень обрадовался. Первым делом возник вопрос: кто будет играть главного героя? Были две основные кандидатуры: Евгений Миронов и Константин Хабенский. Лично я поначалу склонялся к Евгению Миронову. Но когда я увидел, как сыграл Хабенский, я понял, что решение Александра Велединского взять этого артиста было очень правильным. Потому что Евгений Миронов сыграл бы, скажем так, на интеллекте, а Хабенский играл на обаянии.
С точки зрения кинематографа, игра на обаянии важнее, чем игра на интеллекте. Все-таки, это же не научная монография, а художественный фильм.
Я очень доволен этим фильмом, невзирая на то, что в него не вошло многое из романа. Это, на мой взгляд, очень удачный и очень сильный фильм.
Просто надо понимать, что экранизация, то есть перевод произведения из одной художественной системы в другую, это процесс, который всегда сопряжен с определенными утратами. И к этим утратам надо подходить адекватно и объективно. О фильме надо судить в первую очередь по самому фильму, а не по книге-первоисточнику.
Вот если фильм получился хорошим, и книга в нем жива, значит, это хорошая экранизация, даже если половина книги в этот фильм не вошла.
А фильм Велединского, безусловно, очень хороший.
Я понимаю, что тот герой которого играл Константин Хабенский, не совсем совпадает с тем героем, которого описал я в романе, но свой роман я написал в 95 году, то есть уже 22 года назад.
А Велединский снимал в 2013 году, но совпали мы в том, что и я в 95, и Велединский в 2013 году описали «героя нашего времени», и Велединский тоже сделал «героя нашего времени», но, поскольку времена изменились, по сравнению с девяностыми, и герой получился не совсем такой.
В этом и главная суть отличия фильма от книги. Отличия по сюжету уже не столь важны.
Вам Служкина не жалко? Как трансформировался главный герой в фильме? Я сейчас купила эту книжку 17 года, с задней стороны обложки написано, что это книга о том, «как много человеку требуется мужества и смирения, чтобы сохранить «душу живую», не впасть в озлобление или гордыню, а жить по совести и любви». Времена, действительно меняются, но мне кажется, что Служкин в вашей книжке не стал бы поступать так или вести себя так, как он ведёт себя в фильме даже в наше время
Ну, в фильме он совершает примерно те же глупости, что и в романе, я вот не согласился бы с вами.
Знаете, надо разбираться в том, что такое герой нашего времени, что вот это за культурный тип.
Герой нашего времени, это же вот не просто какой-то очень удачный персонаж, выдуманный автором из своей головы.
Герой нашего времени, это же вот не просто какой-то очень удачный персонаж, выдуманный автором из своей головы.
Герой нашего времени, это такой персонаж, в личной драме которого всегда воплощается главная драма эпохи. Поэтому герой нашего времени всегда завязан именно на нашем времени, когда пишется произведение.
Например, классический «Герой нашего времени», Печорин. В чём была драма той эпохи, когда Лермонтов писал свой роман? Главная драма была в распаде дворянской идиллии, то есть, дворянство перестало быть лидером нации.
И этот распад мы видим на примере личности Печорина: человек вроде бы умный, вроде бы воспитанный, вроде понимает, что такое хорошо, что такое плохо, но никому не приносящий добра, не делающий ничего хорошего в жизни.
Перенесите Печорина на 25 лет назад, в 1812 год, в принципе, времена те же самые, та же страна, то же общество, но в 12 году дворянство было на подъеме, на пике, оно возглавляло нацию в борьбе с Наполеоном, поэтому такого персонажа, как Печорин в 1812 году просто не могло существовать, точнее, в 1812 году он был бы просто каким-то отщепенцем, а вовсе не героем нашего времени.
То есть культурный тип героя нашего времени всегда завязан на главную драму эпохи .
И точно также, на главную драму эпохи я завязывал героя своего романа. Как я уже сказал, роман я написал в 95 году.
Многие наверно помнят, что такое «лихие девяностые».
Какая тогда была основная драма и основная потребность людей? В то время вокруг человека просто рушился мир, особенно человека, который только-только вынырнул из Советского Союза. Просто земля уплывала из-под ног.
Люди не понимали, что им делать, как им жить, во что им верить, каких ценностей придерживаться…
Главное желание людей было обрести какую-то твердую опору, основу. Разумеется, каждый обретал ее в своём. Кто-то хотел вернуться в Советский Союз, кто-то хотел абсолютного торжества либеральных ценностей. Мой герой воплощает в себе потребность такой опоры.
Он произносит свои слова, свое кредо, он говорит: «Не хочу быть залогом счастья для другого человека, и не хочу другого человека иметь залогом своего счастья. Но я хочу любить людей, и чтобы люди меня любили»
И дальше он произносит очень важные слова: «иного примирения на Земле я не вижу».
И дальше он произносит очень важные слова: «иного примирения на Земле я не вижу».
То есть Виктор Служкин из романа ищет примирения, ищет гармонию, он ищет именно той твердости бытия, которой так не хватало в девяностые. Поэтому я и считаю его героем нашего времени, то есть он страдает теми же болезнями, которыми страдает эпоха.
Но Александр Велединский снимал свой фильм уже в 10-е годы, эпоха кардинальным образом изменилась. Главной проблемой было не отсутствие Гармонии, главной проблемой стало отсутствие Свободы.
Обратите внимание, в фильме постоянно говорится о свободе. Фильм начинается песней Кипелова «Я свободен», и Хабенский ученику говорит «Свободный тамбур в свободной стране», или когда друг предлагает ему держать жену на цепи, он говорит: «Я не умею держать жену на цепи», то есть не умею лишать человека свободы.
Он несколько раз цитирует Пушкина: «не боится никого, кроме Бога одного», то есть он тоже говорит о свободе. И герой, которого играет Хабенский, это герой, который всем дает свободу, и не его вина, что люди этой свободой не умеют пользоваться: что друг влюбляется в его жену, что жена ему изменяет, что ученики ведут себя, как свиньи… Это не его вина, это вина времени.
Его задача, как человека, давать им свободу. Он эту задачу выполняет, и в этом смысле он- Герой нашего времени, такой же как герой романа, поскольку разные времена, разные конфликты, разная суть этого героя.
Если в романе Служкин сохранил самого себя, не превратившись в жалкого человека, то в ситуации уже Служкина киношного, это сделать было гораздо сложнее, поэтому Хабенский, в смысле, Служкин из фильма, выглядит более жалким, нежели Служкин из романа. Это не художественный просчет Александра Велединского, это закономерный итог , к которому он вел весь свой фильм.
Алексей, вот продолжаю тему о героях: скажите пожалуйста, ориентируясь на вашу библиографию последних лет, кажется, что Вы ушли в историю. Ждать ли нам от вас нового героя нашего времени, и какого?
Знаете, мне кажется, что в формате реализма, в котором я люблю работать, писать о современности сейчас не имеет смысла, потому что такие произведения читателями не прочитываются.
Дело в том, что вот эту очередную революцию произвело изобретение соцсетей, то есть возможность самым разным людям общаться друг с другом, возможность для любого быть писателем. И как только появились соцсети, как только они вошли в нашу культуру, статус художественного произведения о современности изменился, то есть то, что рассказывает писатель, уже не универсальная история, не метафоры жизни, а просто некий частный случай.
Вы представьте, что вот сейчас вот некий писатель напишет роман про бедного питерского студента, который учился в санкт-петербургском университете, у него не было денег учиться дальше, и он ограбил киоск микрозаймов и заодно там убил старушку и ее сестру, которая зашла туда погреться. Будет этот роман о том, что «тварь я дрожащая, или право имею», или не будет?
Нет, читатели этот роман воспримут как историю про проблемы одного конкретного студента, и завалят автора комментариями, каждый выскажется о том, как студент должен был выйти из своего несчастного положения, поделится историей, как знакомые выходили из этого положения или обольет писателя помоями, что, дескать, герой у писателя - дрянь, и сам писатель - дрянь. То есть роман не будет прочитан обществом, как художественное произведение.
О современности пишут через некие искажающее фильтры, либо это жанровый роман (такой жанровый роман о современности я писал, это роман «Псоглавцы», и роман «Комьюнити»), либо это какие-то гримасы постмодерна, так пишут Сорокин и Пелевин, или же это исторический роман который каким-то образом хочет намекнуть на современность.
Но это неправильный подход к историческому материалу.
То есть я реалистического романа о современности в ближайшее время писать не собираюсь.
Я читала о том, что Вы хотели стать писателем по окончании начальной школы, но пошли на журфак, и, спустя год ушли оттуда. Я хотела бы спросить, почему? Неужели журналистика и писательство это настолько далёкие сферы?
Нет, это сферы, конечно, не далекие, но вовсе не тождественные.
Да, я действительно хотел стать писателем всегда, сколько себя помню, всё время что-то писал. И мне представлялось, что писатель - это самое романтичная, самая героическая профессия.
Для меня писатели были героичнее, чем космонавты, чем пожарные, чем капитаны дальнего плавания.
Всегда я хотел стать писателем, и вот когда я уже заканчивал школу, я подумал, куда мне пойти учиться, где бы меня выучили на писателя? Поскольку писательских институтов не бывает, а литературный институт немножечко не то, я решил пойти на журналистику, потому что тоже пишешь, тоже публикуешься…
Но перед этим я прочитал книжку по журналистике( до сих пор помню как она называлась - «Беседы о журналистике», написала ее журналист Валентина Ученова), и вот в этой книжке было чёрным по белому сказано:
«Дорогой друг, если ты хочешь стать писателем, не ходи на факультет журналистики».
Ну, я подумал, что я умнее.
Через полгода я понял, что это действительно не мое, вот и поэтому я журфак бросил. А в чём разница?
Ну я не знаю, в чём разница сейчас . Дело в том, что я поступил в 87-ом году, а тогда были совсем иные времена, и журналистика было реально журналистикой, и она, конечно, очень сильно отличалась от писательства, и степенью своей социальной заостренности , и правдой, и скажем так, художественным качеством высказывания, которое сейчас практически утрачено.
Вообще, журналистика это была общественная позиция. Сейчас она таковой не является.
Писательство тоже общественная позиция, но это совсем не та позиция, что у журналиста. Ну и когда я понял, что я промахнулся, хотя меня предупреждали об этом, я и ушёл с журфака.
В прошлом году на платоновском фестивале вы говорили что, возможно даже когда-нибудь напишите книгу про речной флот, в том числе, на воронежском материале. В связи с получением Платоновской Премии, насколько эти планы стали более реальными?
А как Платоновская Премия может повлиять на эти планы? Вы имеете в виду деньги?
Дело в том, что книги Non fiction это всегда блажь писателя. Зачастую говорят, что вот, Non fiction пишут для того чтоб заработать, но всё это чушь на постном масле. Никакой олигарх не станет платить писателю, чтобы он написал про него биографическую книгу, какой он белый и пушистый, хотя бы по той причине, что литература имеет очень маленькое хождение. Ну выйдет эта книга тиражом три, пять тысяч, на общественное мнение это не повлияет.
Поэтому в литературе не бывает заказа, в литературе не бывает продакт-плейсмента, в чём часто обвиняют писателей, то есть, не бывает рекламы каких-то товаров, литература вся делается для души.
Тем более для души делается non-fiction, потому что за него платят ещё меньше, чем за обычную литературу, и произведения non-fiction нельзя никак монетизировать. Ты же не продашь права на экранизацию на документальную книгу, невозможно сделать документальную оперу или ещё что-то, поэтому любой non-fiction пишется для души.
Я с non-fiction работаю давно, знаю как это делается, и у меня есть мой продюсерский центр, который реализует мои проекты с привлечением спонсорских средств. Следовательно, финансовый вопрос для меня в данном случае не стоит.
Но это я всё говорю к тому, что деньги с Платоновской Премии это не решающий фактор для того, чтобы я начал писать о речфлоте.
Когда я начну писать, у меня появится спонсор именно на этом проект. А начну я писать тогда, когда до этого дозрею. Это тема фактически неисчерпаемая. Я уже создал огромную библиотеку по этой теме и потихонечку осваиваю. Когда я почувствую, что уже набрал достаточно веса для этого, займусь речным флотом, и там обязательно будет про Воронеж , вообще про судоходство на Дону, про воронежские верфи, про вашу Гото Предестинацию, ну и так далее.
Продолжая тему пугачевщины, о которой Вы писали: как вы относитесь к Алексею Навальному?
Ну скажем так, по поводу Навального я хотел бы просто уклониться от ответа.
Мне очень не нравятся фейсбучные темы, на которые каждый спешит высказаться.
Вот есть хорошее выражение Козьмы Пруткова: «если у тебя есть фонтан - заткни его!».
Я считаю, что безответственно высказываться по поводу Крыма или по поводу Навального. Это неправильно , это только разжигание розни. Я человек в этом деле некомпетентный. Я такой же потребитель информации, которую мне подсовывают интернет, как и все остальные. Поэтому я считаю, что мнение моё кухонное, и высказывать свое мнение я буду у себя на кухне, а не публично.
Многие ваши коллеги по цеху сейчас активно публикуют биографии других писателей. Нет ли у вас таких планов, и, если есть, то может быть, вы поделились бы, о ком бы вы хотели бы написать биографию?
Мне вообще предлагали написать книгу для ЖЗЛ, но та персона, которую я предложил, не заинтересовала издателей . А я предложил инженера Ростислава Алексеева, это инженер который придумал суда на подводных крыльях, ракеты метеор, который потом построил экраноплан.
Вот эта сумасшедшая история гениального человека, которого в России не признавали.
А тут получается, что писатель пишет о писателе, который писал о писателе… Это какой-то культурный междусобойчик, который лично мне не интересен. Скажем, документальную книгу о писателе я предпочел бы в исполнении историка или литературоведа. То, что писатель пишет о писателе это, как минимум, на треть всегда брехня.
Можно узнать, что Вы сейчас читаете? Что вам нравится? Каких авторов Вы для себя открываете?
Знаете, вот я недавно был на Лондонской книжной ярмарке. Это была ярмарка издателей , не писателей. Вот представьте: возьмите одну десятую часть этого зала (зал к-ра «Спартак» - ред.)- вот таким был стенд, на котором на этой ярмарке были представлены все российские издательства. Вообще все, которые есть.
А теперь представьте: увеличить этот зал вдвое. Это был только один зал английского издательства «Random House» . И вот там клерки заключали договоры с писателями и другими издателями. То есть, даже не представление книг, не представление авторов, а техническая зона.
То есть Российская литература и российское книгоиздательство, к сожалению, в мире давным-давно стали периферийным и маргинальным явлением, и русская литература ничего не определяет в мире, и, в общем, никому она не интересна. К сожалению, это так.
Поэтому я читаю литературу иностранную, ту, что получает разнообразные литературные премии. Потому что мне интересно, в какую сторону движется литературный процесс, что пишут коллеги ,которые, скажем так , на острие этого процесса. А то, что пишут в России, я практически не читаю.
Я люблю нон-фикшн, это вторая половина моего чтения, но и нон-фикшн тоже преимущественно иностранный.
Я люблю нон-фикшн, это вторая половина моего чтения, но и нон-фикшн тоже преимущественно иностранный.
Последнее из того что я прочитал, это замечательная книжка американского журналиста Дэниела Ергина «Добыча». Это огромный, толстенный том - история мировой нефтедобычи и борьбы за нефть. Когда прочитаешь эту книгу, у тебя весь мир, история, с головы становится на ноги, ты понимаешь, как устроен мир и почему случались те или иные события, особенно в XX веке. Это крепко отрезвляет.
К сожалению, российские авторы нон-фикшн такого уровня не пишут. Не знаю почему. Мне кажется, просто не умеют заниматься своими делами так тщательно, как этим занимаются иностранцы. Писать книжки про писателя - это ради Бога, а вот про добычу нефти - такого российского журналиста или писателя не найдешь.
Вопрос от супруги губернатора Татьяны Гордеевой: Хотелось бы спросить : Что для вас Платонов, его эпоха, его личность и его произведения?
Платонов это очень сложная личность, конечно, полностью интегрированная в эпоху. Сама по себе Платоновская эпоха, если, конечно, ее можно назвать Платоновской, потому что она была для всех, а не только для одного Платонова - это страшная драма, это прекращение русской традиции, возрождение новой традиции. Эту эпоху можно сравнить с веками раннего христианства, и Платонов очень здраво, точно отразил свое время.
Он отразил его метафорически ,разумеется, в том числе, и изменением формата языка. Платонов для меня навсегда образец того, что писатель соответствует своей эпохе не только своими сюжетами, и даже не только своей биографией, но и ещё своим языком.
Он, возможно, единственный писатель, нашедший язык адекватный своему времени. В этом смысле, я всегда у Платонова учусь - как можно так почувствовать эпоху, так трансформировать язык.
Не знаю, удается ли сейчас кому-либо совершить такую же революцию языка, какую совершил Платонов, но пример Платонова в русской литературе останется на века.
