Анна Сорока — известный на Луганщине политик и общественный деятель. Сейчас она является советником врио главы ЛНР Леонида Пасечника и руководителем общественной организации «Мемориал. Не забудем, не простим!». Мы встретились с Анной Борисовной в Луганске, она рассказала нам о деятельности по поиску и раскопкам стихийных захоронений жертв военных преступлений ВСУ.
В. С.: Анна Борисовна, с чего всё начиналось?
А. С.: Межведомственная рабочая группа приступила к работе в 2021 году. Мы занялись поиском стихийных захоронений, братских могил. Это мирные жители, которые стали жертвами украинской агрессии. Те, что погибли ещё в 2014-2015 годах. Мы поднимали их останки в 2021-м. Сначала мы отработали город Первомайск, затем Краснодонский район, село Верхнешевырёвка, потом Луганск (здесь, у посёлка Видное, было крупное массовое захоронение).
Сейчас мы работаем в координации со Вторым армейским корпусом, с нашими военными. Кроме поднятия гражданских, занимаемся созданием базы пропавших без вести военнослужащих. Предлагаем родственникам заполнить специально разработанные анкеты, собираем ДНК и передаём их для проведения дальнейшей молекулярной экспертизы. Иногда помогаем найти родственников — для опознания останков, получения материалов для их идентификации. Занимаемся обменом телами с украинской стороной, собираем останки и их военных.
В. С.: У вас очень тяжёлая и важная работа. Расскажите о главных проблемах в вашей деятельности.
А. С.: Тут есть и бюрократические моменты, и юридические. С вхождением в российское юридическое поле изменился подход к оплате труда полевой команды. И на данный момент мы работаем только на частных инвестициях. Спасибо московскому бизнесмену и меценату Сергею Терехову, который выделяет нам средства. Не знаю, что бы мы без него делали. Ну, например, транспорт. Никто нам, конечно же, ничего не выделял. Ездим на подаренных им машинах. Но хотелось бы стабильного и надёжного финансирования.
Хотелось бы также более системного взаимодействия между Следственным комитетом и Министерством внутренних дел. Потому что в данный момент СК выезжает на места без привлечения оперативных сотрудников. А нужно понимать, что сбор информации идёт прежде всего через них. Это «ноги», это знание города, понимание ситуации. Без них, конечно, очень тяжело. А так — мы сами по себе, я, мои помощники — мы выполняем эту функцию. Чтобы не просто найти могилу и вырыть неопознанное тело. А чтобы оно было идентифицировано, чтобы мы нашли родственников, опросили свидетелей тех событий, которые послужили причиной смерти конкретного человека. Мы всегда очень детально и кропотливо собираем такую информацию.
На данный момент мы подняли более 600 останков гражданских — с конца июля 2022 года — на освобождённых территориях. Также 208 останков украинских военнослужащих для обмена. Наших военнослужащих очень много нашли — привозим в морг, чтобы наши бригадные пацаны помогли в идентификации.
Впереди очень много работы, хочется, чтобы государство уделяло этой проблеме необходимое внимание. В данный момент у меня ощущение, что тему погибших стараются не муссировать и не наводить ужас на население. А об этом говорить необходимо. Факт остаётся фактом — люди погибли, и их надо достойно похоронить. И по возможности опознать, найти родственников, чтобы они их могли спокойно оплакивать, приходя на могилы. Могли оформить все необходимые правовые документы.
Властям также не хватает понимания ситуации на территориях, которые мы считаем освобождёнными. А они ещё далеко не безопасны в полном смысле этого слова. Скажем, в Кременную мы из-за боёв не можем спокойно приехать к людям, которые пострадали. Вот гражданско-следственное управление туда выезжать не хочет, потому что в непосредственной близости идут боевые действия, они считают, что это не их компетенция. А военно-следственное управление говорит, что по гражданским они не работают. И получается замкнутый круг. Может быть, стоит создать какое-то общее управление, которое будет заниматься вопросами погибших на этих территориях. Вот в ДНР такое есть при главе республики. Не хватает координации в поисках без вести пропавших. Недостаточно оказывается психологической и правовой помощи родственникам погибших людей. То, чем мы занимаемся, — это всё волонтёрство, без надёжного финансирования, а вопрос должен контролироваться на государственном уровне.
Мы неоднократно с главой республики отправляли письма в Министерство обороны и в Администрацию президента — рассказывали о наших проблемах. Но пока вопросы финансирования далеки от решения. На территории ЛНР отсутствует военный морг. Вот в Ростове есть 522-й центр. Мы просили, чтобы нам сделали его филиал. А то у нас всех погибших военных привозят в гражданские морги. А у военного морга своя специфика, гражданские просто физически не могут выдержать такой нагрузки. И людям часто приходится хоронить погибших родственников и знакомых за свои деньги.
Есть ещё одна очень серьёзная проблема. У нас в республике было большое количество мобилизованных, им по возвращении необходима психологическая реабилитация. Особенно получившим тяжёлые ранения, в том числе пережившим ампутацию. Нужно внимание их семьям. Многие семьи просто физически не могут, не имеют навыка ухода за лежачими больными. Очень желательно, чтобы нам построили хоспис для больных военных с особо тяжёлыми ранениями. К нам до конца не пришли все механизмы по Министерству обороны — мы вроде Россия, а пока всё одной ногой только. Вписываемся в новые нормы мы тяжело, медленно. Погибшие в 2022 году ещё в базе ЛНР, бюджет закончился, а мы до сих пор находим немало тех, кто погиб в прошлом году. С 2023 годом полегче — потому что это уже официально в правовом поле России.
В небольших населённых пунктах проблем ещё больше. Например, в Горском, в Тошковке-1. Вот в Тошковке-1… Я уже 9 лет этим занимаюсь, но даже для меня больно было видеть то, что там произошло. В Первомайске дедушка пошёл за водой, попал под обстрел, его разорвало на куски, соседи просто сложили части тела в тазик и захоронили. В Старобельске был печально известный колбасный цех в районе Половинкино, превращённый в базу националистического батальона «Айдар» (запрещенная в РФ экстремистская организация – прим. ред.), они там устроили собственную тюрьму с карьерами и пыточной. Людей держали по горло в ледяной воде в узких камерах, предназначенных для хранения мяса. Столько изнасилований было. Жители там до сих пор рассказывают, какие нечеловеческие крики стояли от пыток, которые учиняли «бравые вояки» ВСУ. Мы до сих пор ищем там массовые захоронения — есть много свидетельств, как людей уводили, и они больше не возвращались.
Военные преступления украинской армии явно и чётко подпадают под третий квалифицирующий признак геноцида Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него 1948 года. «Предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение её». Со стороны Украины и коллективного Запада с 2014 года предпринимались все усилия, чтобы люди не могли обращаться за достойным медицинским уходом. Люди были брошены на выживание. Особенно, конечно, это касается Первомайского и Кировска. Очень показательный случай был в Рубежном, когда город ещё был разделён на 2 части. Дочка пошла в магазин на украинскую территорию — за продуктами для лежачих родителей, а ВСУ закрыли выход в часть, контролируемую российскими войсками. Вернуться она смогла только через 10 дней, когда родственники уже умерли. Там же, в Рубежном, инвалид вышел на улицу приготовить маме еду, взялся за ручку двери, а снайпер отстрелил ему палец. Когда ВСУ бежали из Рубежного — накрыли город из РСЗО по пристрелянным позициям.
Особенно часто применялось оружие неизбирательного действия (нарушение Конвенции 1980 года об использовании видов оружия, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения или имеющими неизбирательное действие, и Первого дополнительного протокола 1977 года к Женевским конвенциям 1948 года – прим. авт.). Применялся напалм, белый и жёлтый фосфор. В 7-й школе Луганска в июле 2014 года погибло 8 человек, которые прятались в бомбоубежище. Украинцы прекрасно это видели, простреливали город из района Металлист. Прицельно ударили по мирным людям фосфорными зарядами.
Кассетные боеприпасы применялись из РСЗО, например, по кварталу Гаевого в Луганске и по другим гражданским объектам. 21 января 2015 года был удар по Стаханову — как раз по району, где находятся детские сады и школы. В Центре реабилитации детей тогда погибла четырёхлетняя девочка Арина Гусак со своей молодой мамой. Девочке оторвало ножку и ручку, она умерла в страшных муках. Бабушка на своих руках в такси пыталась довезти девочку до больницы, но, конечно, не успела.
В. С.: Как вам удаётся справляться со столь тяжёлой работой?
А. С.: Я юрист-международник, в семье несколько поколений — офицеры. Это мой долг, это моя земля. Мы делаем максимум возможного, чтобы принести пользу. Меня спрашивают: а вот как ты трупы возишь? Мы не относимся к ним как к трупам. Относимся как к людям. Мы возвращаем домой своих. Не только безвременно ушедших, но и тех, кто был в плену. Даже когда мама видит тело погибшего — это уже толика успокоения. Мы, когда видим, что помогли родственникам, — это уже как-то и нам помогает справляться со всем этим. Надо делать всё возможное, чтобы люди меньше страдали.
Все мои должности — это помощь людям. И когда я была первым заместителем министра иностранных дел ЛНР, и в качестве советника главы республики. Всё это взаимосвязано. Я работаю на разрушенных территориях, выезжаю на места, потом рассказываю Леониду Ивановичу Пасечнику, где надо усилить влияние на глав администраций, чтобы ускорить процесс помощи людям.
В. С.: От международных организаций помощь получаете? Что можете сказать о работе Международного Комитета Красного Креста в ЛНР?
А. С.: Ну, они нам подарили рефрижератор. Но, вообще, конечно, я им с 2014 года говорила, что надо быть смелее. В самые опасные места они не ездят, по-настоящему серьёзные маршруты не согласовывают, берегут себя. Мы их просили, чтобы они нам помогли специалистами по эксгумации, но, к сожалению, никуда никто с нами не выезжал от них. Не получается у них тут полевых работ. Всё-таки Международное гуманитарное право и МККК — это неразделимые понятия, мы от них ждали большего. Бюрократии слишком много у них. Короче говоря, разочарована я ими.
А ОБСЕ — это просто шпионы обычные были. Этому уже стопроцентные подтверждения есть. Когда мы заходили на освобождённые территории, видели в кабинетах, оставленных ими, карты с передвижениями наших войск. Например, в Северодонецке. В дневниках у них была информация — вплоть до того, что едят наши ополченцы.
Фото автора.
Читайте также:
Командировка в ЛНР: спецкор 36ON подводит итоги пребывания в республике (осень-зима 2023 г.)
Командировка специальных корреспондентов 36on в Донбасс (цикл публикаций весны 2022 года)
Автор: Владимир Сапунов
